“Детство опаленное войной”

Война не знает возраста. Перед страшным ликом ее уничтожающей силы равны стар и млад.

У детей войны разные судьбы, но всех их объединяет общая трагедия, невосполнимая потеря прекрасного мира детства. Не в срок повзрослевшие, не по годам мудрые и невероятно стойкие маленькие герои противостояли войне.

Их патриотизм во время Великой Отечественной войны, трудовые подвиги и отчаянная храбрость навсегда останутся в памяти нашего народа.

Предлагаем истории людей, выросших в годы Великой Отечественной войны.

КОЗЛОВА Любовь Степановна

Родилась я и жила с семьёй в Амурской области. Когда сообщили страшную весть о войне, я по малолетству не представляла, что это такое. Позднее по реакции взрослых поняла, какая страшная напасть пришла на страну, на каждую семью. В селе всё меньше и меньше оставалось мужчин, она уходили на фронт, оставляя семьи, некоторые навсегда.

В школе нам ежедневно сообщали сводки с фронта, от которых становилось жутко. Женщины, старики и дети всё, что могли, посылали на фронт. Мы, маленькие, шили кисеты, обвязывали крючком платочки, вышивали на рукавицах, а ещё резали листья табака, который выращивали тогда на огородах. В каждую посылку помещали наши детские письма, в которых мы писали, что ждём бойцов с победой. Вместе со взрослыми работали на ферме, на полях. Выполняли, конечно, посильную работу: прополка, уборка овощей, сгребали сено в копны и вывозили их на лошадях. Зимой готовили дрова для школы: старшие школьники пилили и кололи, а мы, малышня, складывали их в поленницу, по очереди дежурные носили дрова к печам в классы. Мы – тимуровцы помогали пожилым людям, сыны которых воевали на фронте.

В школе учебников не хватало, один экземпляр на 3-5 человек, занимались по нему по очереди. Для письма делали «тетради» из книг, газет, вместо чернил была сажа, разведенная молоком. Одежда у всех нас была плохая, ходили в чём придётся. У нас дома была швейная машинка, я рано научилась шить. Помню, в 4-м классе я сшила себе сарафан, хотя и не из новой ткани, но я была счастлива, гордилась даже. После этого меня просили что-нибудь попроще сшить, переделать или даже починить, за что давали мне съестное, что могли. Вспоминаю один счастливый Новый год (не помню какой), когда нам сделали новогодние подарки. В каждый подарок положили настоящую тетрадь и конфеты «помадка». Запах этой новой тетради и вкус конфет я ощущаю и сейчас. Хотя всем в стране было трудно, но учеников поддерживали, как могли. Ежедневно нам в класс приносили завтрак – стакан сладкого чая и кусочек хлеба. Он был величиною со спичечную коробку, очень тёмный, а нам казался таким вкусным.

Годы шли, с фронта стали приходить радостные вести, но в тылу жилось всё труднее, так как все запасы в семьях и в стране истощились. Хотя мы и не были на фронте, но варварскую руку войны испытали с лихвой: голод, холод, нищета, непосильный физический труд.

Трудности испытывали ещё два года после войны, но постепенно становилось жить лучше. Получила образование, до ухода на пенсию работала учительницей домоводства, рисования и черчения.

ЮСУПОВА Маргарита Иннокентьевна

Мои школьные годы (да и молодые) прошли в Забайкалье, на руднике Вершино-Дарасунском. Обучаясь в 5-7 классах семилетней школы, я была в курсе основных событий в жизни страны благодаря преподавателю истории и классному руководителю Блохиной (Рыбаковой) Альбине Ивановне. К тому же, мой отец в гражданскую войну был в рядах Народно-революционной армии под командованием Василия Блюхера, а затем был участником боёв на озере Хасан летом 1938 года и на реке Халхин-Гол летом 1939 года. Я помню, как детвора встречала своих отцов, вернувшихся с победой, отстоявших свои дальневосточные рубежи от посягательств японских захватчиков. Хорошо знала я, что с Германией заключен мирный договор в 1939 году сроком на 10 лет. Каково же было моё разочарование, когда услыхала о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз!

Мы, группа окончивших семилетку, поехали на экскурсию в город Читу, наверное, дня за 2-3 до 22 июня. Сколько было радости от поездки, от встречи с городом, от надежды посетить его достопримечательности! Успели побывать только на кондитерской фабрике и разочек искупаться в речке Читинке. Наша руководительница со слезами сообщила нам эту горестную весть, и мы немедленно вернулись домой.

В поселке уже шла мобилизация, дома мой отец собирался опять воевать. В теплый солнечный день мы, стоя на обочине шоссе, провожали машины с родными, уезжающими на фронт. Ехали они веселые, кричали с машин оставшимся матерям, женам и детям: «Не печальтесь! Ждите нас! Мы победим!» Победили! Но какой ценой! Полегли миллионы наших солдат, в их числе погиб и мой отец в сентябре 1942 года под Сталинградом. Было ему всего 40 лет. С фронта и из госпиталя (был дважды ранен) писал бодрые письма, наказывал маме, чтобы я не бросала школу, училась и получила бы образование.

Все заботы и работы легли на наших матерей. Тогда большинство женщин в нашем поселке были домохозяйками, а добывали руду в шахтах и работали на обогатительной фабрике крепкие мужчины, их не призывали в армию, давали «бронь». Женщины и дети обрабатывали свои огороды, сами косили сено для скота и возили его на тележках, а зимой на санках возили валежник из леса для отапливания своих изб. Я тысячу раз говорила «спасибо» своей маме, что она боролась с холодом и голодом, ходила к более обеспеченным людям стирать белье и белить квартиры, чтобы нам, двоим дочерям, принести то, что дадут за работу. Еще мама шила телогрейки и матерчатые унты, за это тоже получала продуктами или товаром. Так выживали все семьи, чьи отцы воевали с врагом на фронте. Детям фронтовиков правительство выделяло небольшие пособия.

Мне шел 15-й год, осенью 1941 года я пошла учиться в 8 класс средней школы. В начале августа собрали старшеклассников и направили на сельхозработы в колхозы, далеко от дома и на всю осень.   Ехали   сначала  на  грузовых  машинах,   затем   на  поезде  до станции, где нас встречали на лошадях такие же подростки, как и мы, за старшего был старый дед. Жители села Номоконово встретили нас приветливо, с надеждой на помощь. Еще по дороге мы видели на полях суслоны снопов зерновых, их предстояло обмолачивать. Стояли поля неубранных овощей – не хватало в колхозе рабочих рук, мужчины ушли на фронт. Мы работали от зари до зари, ленивых не было. Работала я на подвозке снопов на ток на быках. Проблема была – запрячь их, надеть на них ярмо, быки не хотели под него вставать, да и чувствовали слабые, неумелые руки возницы. Помогали колхозные мальчишки. После обмолота зерна работала на веялке, её приводил в действие конь, ходивший по кругу, я его погоняла, водила за уздцы. Ранним утром набегаешься с ним по росе, пока его поймаешь и наденешь узду. Осенью 1942 года наш класс работал в селе Усть-Теленгуй в основном на покосе и на уборке овощей. Часто под прокосом травы лежали змеи, мы с визгом разбегались, мальчишки убивали их. К счастью, ни одного человека гадюки не укусили. Зато досаждали другие насекомые, спали мы вповалку на нарах, мылись холодной водой. Кормили нас в колхозах хорошо, лучше чем питались дома, всегда были щи со свежей бараниной, пышные караваи хлеба, молоко (хотя обрат) и овощи. Колхозы еще были богатыми, а 1943 году в селе Островки уже питались в основном картошкой, которую сами же и копали, вытаскивали из грязи, было дождливо.

Занятия в школе начинались позднее, но не прекращались, хотя во всем были недостатки. Вместо ушедших на фронт учителей-мужчин стали нас обучать молодые девушки, на 2-3 года постарше нас, они прошли кратковременные курсы. Вместо тетрадей директор школы Эпов Виктор Агафонович выдал нам книги из библиотеки, а писать приходилось много за неимением учебников.

Вместо школьных завтраков выдавали нам по 100 граммов хлеба, съедали мы этот кусочек хлеба с таким же удовольствием, с каким сейчас дети едят шоколад. В 1944 году я закончила 10 классов, помню, как получали аттестаты одни девочки, всего два мальчика 1927 года рождения были в том выпуске. На лето меня приняли на работу   в  пионерский  лагерь  села  Халтуй   сначала  официанткой,  а

потом перевели пионервожатой на отряд. Какие были обессиленные от голода дети! Они не могли ни играть, ни гулять, только сидели на солнышке около столовой. К половине смены немного повеселели, стали двигаться. Как им не хотелось уезжать домой, там их ждал «суп» из лебеды и пайка хлеба!

Обучаясь в средней школе, я прошла курсы сандружинниц, изучила азбуку Морзе, сдала на значки ГТО, БГТО, «Ворошиловский стрелок». Мы дежурили вечерами на улицах с проверкой затемнения окон, а также проверяли по ночам наличие паспортов у проживающих в доме. Как и все, написала заявление с просьбой отправить на фронт, сказали: «Подождите!».

Осенью 1944 года я приехала учиться в Хабаровск, еще 4 одноклассника со мной. Город был заполнен военными, в небо поднимались по ночам аэростаты, по улице Серышева проводили пленных немцев. Но нас, молодых, это как-то не тревожило: учились, веселились, хотя были полуголодные и плохо одеты. Студентам хлеба выдавали по 500 граммов, съедали сразу, запивая холодной водой. Стипендия 180 рублей, можно было купить только сою на базаре.

День Победы встретила на лекции по физике, кто-то открыл дверь в аудиторию и крикнул: «Вы чего сидите? Война кончилась!!!» В коридорах стоял такой шум, все обнимались и плакали – и от радости, и от горя. Побежали в центр города, там народу полным-полно, все кто мог ходить, вышли на площади, в парки. Везде играли духовые оркестры, баяны и гармошки, люди танцевали – танцевали до рассвета.

Закончив учительский институт, я 35 лет проработала в школе учителем физики-математики, из них 22 года – администратором школы. Есть награды, главная – признание коллег, учащихся, родителей. Муж, дети, семья – как у всех моих сверстников.

СЛЕПЕНКОВ Николай Фомич

Война застала меня учеником Троицкой школы, 13-летним мальчишкой. Семья наша была большая, отец работал в колхозе «9 января» в селе Троицкое. Я, как и все дети колхозников, в летнее время после занятий в школе трудился в колхозе на заготовке кормов, на добыче рыбы вместе со своим отцом. В 1941 году мы, еще подростки, не осознавали, не предвидели даже, какая огромная ответственность придётся на нашу дальнейшую жизнь.

В 1941 году до 22 июня в колхозах были закончены посевные работы. В то время в рыболовецких колхозах не было больших площадей под овощными культурами и картофелем, да и много мужчин старших возрастов оставалось ещё в колхозах. Поэтому ученики нашей школы вовремя начали занятия и особой нужды в нашей помощи колхозы не испытывали. А вот в 1942 году в наших колхозах «9 января» и «Интернационал» (впоследствии они объединились, это было в 1950-х годах) резко увеличились посевные площади картофеля и овощей. Да и большинство мужчин, не занятых на добыче рыбы, были к этому времени призваны в армию (на рыбаков распространялась бронь, они были военизированы). Вот тогда для подростков, в первую очередь из колхозных семей, началась настоящая битва в тылу. Фронт и тыл стали единым целым. И мы, молодёжь, вместе со взрослыми стали, как говорится, участниками трудового фронта.

В 1942 году мне пришлось прервать учёбу в школе, я стал работать в колхозе, работа была от зари до зари. В 1942 году нас в бригаде рыбаков было три подростка: я, Анатолий Силантьев, Лаврентий Друженьков. Рыбачили мы на снастях, на лове осетровых, ставили вентеря, рыбачили неводом, ангалками, использовали все доступные орудия лова. Жили на левом берегу Амура зимой в землянках, а летом в балаганах из травы. В зимний период, в лютую стужу мы замерзали – одежда была ветхая, старая отцовская телогрейка и старые ватные брюки, которые условно можно назвать ватными, да олочи из бычьей кожи на ногах (правда, в 1943 году за ударную работу правление колхоза премировало меня офицерской шапкой). И весь день на морозе долбили лед, голыми руками тянули невод, проверяли снасти, вентеря, но не было никаких отговорок и нытья. И летом труд рыбака был не легче – жара, гнус одолевал. Пойманную рыбу днем приходилось помещать в садки, чтобы не портилась, а ночью, когда спадала жара, за 10-12 километров на весельных лодках везли улов на рыббазу. И так ежедневно.

В 1943 году большинство мужчин, работающих в колхозе на сельском хозяйстве, были призваны в армию. Всех нас, молодых ребят, сняли с рыбалки и направили на сельхозработы. На добыче рыбы остались рыбаки, имеющие бронь, их запрещалось использовать на других  подсобных работах. Вот здесь вся тяжесть сельскохозяйственных работ легла на плечи женщин, стариков и подростков: женщины работали на полях, а старики и подростки – на заготовке кормов. Сена нужно было заготовить не только для общественного скота, но и для личного скота семей, кормильцы которых были на фронте или служили в армии. На лугах был только ручной труд: косили траву, сгребали и копнили, стоговали сено. О прессподборщиках и стогометателях тогда и не слыхали, хорошо, что были лошади для подвозки копен и других работ.

В октябре 1944 года настал и мой черед идти в армию, защищать Родину. Было мне тогда 16 лет, 17 лет мне исполнилось, когда я уже прослужил два месяца. В войну в армии служили две мои старшие сестры Мария и Надя, старший брат Владимир был на фронте. Мать с отцом меня провожали уже четвертого.

Вместе со мной были призваны в армию Глеб Глотов, Николай Семин, Саша Куцарев, Костя Беляков и другие ребята. Попал я служить на флот, в Амурскую флотилию, на канонерскую лодку «Красное знамя» комендором. Принимал участие в боевых операциях против милитаристской Японии. Бригада наших кораблей отличилась в боях, ей было присвоено звание «Уссурийская», она награждена орденом Нахимова и стала именоваться «Третья Уссурийская ордена Нахимова бригада кораблей Краснознаменной Амурской флотилии». Всем морякам бригады кораблей была объявлена благодарность за проявленное мужество Верховным Главнокомандующим товарищем Сталиным.

В то время на флоте служили 5 лет. Но после окончания войны в сентябре 1945 года старшие возрасты были демобилизованы, а нового призыва на флот долго не было, и нам пришлось еще долго служить. Я прослужил на боевом корабле 7 лет, вся молодость прошла на корабле. Был наводчиком зенитного орудия, командиром орудия, затем командиром зенитной группы в звании главного старшины. Избирался секретарем комсомольской организации боевой части дважды, а последующие два года службы – секретарем комсомольской организации корабля.

Хотя служба была долгая и трудная, но я все эти семь лет прослужил честно и добросовестно, имел награды, благодарности.

Поскольку Амурская флотилия вошла в состав Тихоокеанского флота, я являюсь сейчас ветераном Краснознаменного Тихоокеанского флота, удостоен ветеранского знака.

После демобилизации осенью 1951 года возвратился в родное село Троицкое и поступил работать в финансовые органы инспектором госстраха. Поскольку война прервала мою учебу, после демобилизации я поступил учиться заочно в Благовещенский финансово-кредитный техникум. После окончания техникума поступил в высшую партийную школу при ЦК КПСС и только в 40 лет получил высшее образование.

Жил и работал все эти годы в Нанайском районе на должностях инспектора госстраха, инспектора райкома партии, секретарем парткома, заместителем председателя колхоза, главным инженером колхоза «Интернационал».

В 1971 году был избран председателем районного комитета народного контроля, где проработал 17 лет, а в 1988 году ушел на пенсию республиканского значения.

За период работы в районе принимал активное участие в общественной жизни села, района. Так, 10 лет избирался депутатом и членом исполкомов Советов в селах Троицком и Джари. Двадцать лет избирался депутатом Нанайского районного Совета, около 25 лет был членом бюро райкома партии. Работая в колхозе, четыре раза подряд избирался членом научно-технического Совета «Дальрыба». Почетный гражданин Нанайского района.

Октябрь 2003 года

СМИРНЫХ Металлина Александровна

22 июня 1941 года, воскресенье. Мне и моим одноклассникам по 15-16 лет. Сидим у подружки, балагурим, слушаем по радио музыку. И вдруг радио замолчало. Подружка (хозяйка) позвала отца (он был тогда начальником районного узла связи по фамилии Неиша), он проверил репродуктор, но никакой неполадки не нашел. Тогда он позвонил на радиоузел, там ответили, что порвалась связь с Хабаровском. И вдруг через некоторое время радио «заговорило». Слышим: «Внимание! Говорит Москва, столица Союза Советских Социалистических Республик! Передаем важное правительственное сообщение». Заговорил В.М.Молотов, министр иностранных дел СССР. Мы услыхали страшные слова о том, что Германия без объявления войны нарушила наши границы и перешла в наступление.

Нас как ветром сдуло, все бросились по своим домам. У моих родителей в этот день были гости, они пели и плясали, ничего не подразумевали. Я первым увидела папу и закричала: «Папа, скорей включай радио, говорит Молотов, война…». Все молча прослушали сообщение и тихо, с поникшими головами вышли. Все поняли, что молодым мужчинам придется брать в руки оружие. Так в нашу жизнь ворвалась война. Я к этому времени закончила 8 классов.

Мы стали жить по законам военного времени, как и вся наша страна. Нас, школьников, в июле 1941 года отправили на левый берег Амура работать на колхозных картофельных полях и на покосе, так как молодые мужчины-колхозники ушли в армию, дома остались жены с малыми детьми и старики. Им было много работы в селе, на своих огородах. Вся надежда была на подростков. В нашей бригаде было 20 девчат, мы сначала пропололи картофель, стали его окучивать, а потом помогали ребятам на покосе. Сено с левого берега перевозили в село на лодках, наша задача была подтаскивать сено к берегу. Работа была очень тяжелая: тащим волокушу, а на пути пригорки, проточки, озерки, напрягались, чтобы преодолеть и сено не растерять. Дотащим сено до воды и сами падаем, не можем отдышаться. Удивительно мне сейчас, что тогда никто не ныл, не ленился, не отлынивал от работы. Питание было почти нормальное: овсяный суп, овсяная каша или пшенная, все это сдабривалось соленой кетой, выдавали хлеб, еще давали на заправку супов один килограмм муки и полкилограмма растительного масла на месяц. Лук собирали дикий, из дома присылали соленую черемшу. Иногда ребята из рыболовецкой бригады подбрасывали нам свежую рыбу (касаток, плетей, сомиков), тогда у нас был праздничный обед.

В сентябре месяце начиналась кетовая путина, мы тоже работали на рыббазе подсобными рабочими. Жили дома, на работу ходили вместе со взрослыми. Зимой помогали ОРСУ Троицкого леспромхоза перебирать в овощехранилище картофель, морковь и свеклу.

Помогали чистить конюшни и вывозить навоз на поля; заготовляли березовые веточки для веников, с помощью которых мыли на рыббазе рыбу и разделочные столы. Надо было еще и для школы заготавливать дрова, по воскресеньям в учебном году отправлялись в лес. Работали, где только была надобность в наших руках, как могли помогали взрослым приближать Победу.

Кроме того, занимались художественной самодеятельностью. Наша агитбригада в зимние и весенние каникулы прошла пешком по всем селам района от Найхина до Болони (ныне Ачан). В каждом селе кто-то один выступал с сообщением о положении на фронтах Великой Отечественной войны, потом давали концерт. Был у нас свой баянист Калашников Харитон, свой небольшой струнный оркестр – балалайка, гитара, мандолина, все участвовали в хоре, кто-то читал патриотические стихи, а Андрей Савин вызывал всеобщий восторг своими плясками (кстати, позже он в армии состоял в ансамбле песни и пляски). Ждали нас в селах, как артистов, встречали хорошо. Но в те голодные годы, когда каждая семья жила впроголодь, нас покормить не догадывались или не могли. Помню, дали в Малмыже концерт после такого дальнего перехода и здесь же в клубе, уставшие и голодные, уснули прямо на скамейках. А вот в Болони на следующий день нас встретили горячей ухой, накормили рыбой с картошкой и после концерта. Как мы были довольны и счастливы!

Так мы жили в первые годы войны до окончания 10 класса Троицкой средней школы в 1943 году. В январе 1943 года, сразу после новогоднего карнавала, ушли на войну наши одноклассники Будкевич Юрий, Рожков Саша, Макушев Аркадий вместе с директором школы Медведевым Василием Семеновичем. Взяли в армию наших учителей-мужчин. На смену им пришли учительницы, которых тоже вспоминаю добрым словом. Нина Михайловна Яковлева, учительница математики, наш классный руководитель так увлекла нас своим предметом, что я тоже решила стать учителем математики и во многом потом ей подражала. 

В 1943 году я получила аттестат об окончании средней школы, поступила учиться в Хабаровский пединститут. Но еще весь сентябрь работала на колхозных полях в нашем селе, а в октябре убирали картофель с пригородного участка института. Так что студенткой я стала только с ноября месяца. После окончания первого курса в 1944 году летом нас отправили в село Дормидонтовка, там мы распиливали бревна на дрова. Большая трудность была в том, что бревна вытаскивали из песка с трудом, с них сметали песок и смывали даже, но он оставался, и пилы быстро притуплялись. Двое мужчин- точильщиков не успевали быстро точить, приходилось простаивать. Жили мы в сельской школе, спали на нарах, питанием были довольны – на столе всегда стояли тазы с огурцами и помидорами, миски со свежим медом. Это было объеденье!

Зато лето 1945 года до сих пор вспоминаю с содроганием и удивлением – как мы могли все это терпеть и не возмущаться! Нас, студентов, завезли по узкоколейке в сторону от станции Кругликово в совершенно безлюдное болотистое место. Поселились мы в доме без окон и дверей, стены, пол и потолок да двухъярусные нары. Руководителем был преподаватель литературного факультета Богоявленский Павел, молодой мужчина с очень плохим зрением. Мы, девчата, прихватили с собой из дома кто простыню, кто плед, а он приехал с противогазной сумкой. Комары и мошка нас заедали, не было спасения ни днем, ни ночью, днем еще дымокур курился, но не сидели же мы у костра. Мы спиливали сухие деревья, по колено, находясь в болотной жиже, готовили рудстойку, видимо опоры для шахт. Было плохо с питанием, не хватало даже питьевой воды, даже умывались болотной водой. Так мы прожили больше двух месяцев, нас вывезли только после окончания войны с Японией. Жили мы без радио, газет не было, никто к нам не приезжал, мы и не знали о войне на восточном фронте. Когда нам сообщил проезжающий мимо на дрезине какой-то человек, мы все засобирались на войну. Одна из хабаровчанок Тоня Н. пошла пешком 68 километров до Кругликова, а там, на поезде до Хабаровска, чтобы разузнать обстановку. Возвратясь, Тоня привезла пачку газет, тогда мы успокоились, что японцы сами «уносят ноги» восвояси. Вывезли нас уже в сентябре, отпустили домой, где мы отмылись, отъелись, залечили язвы, вывели форму 20, и опять жизнь стала прекрасной. Война закончилась, рядом друзья, учимся, встречаем ребят, вернувшихся с фронта!

Очень трудное время выпало на нашу юность. Но мы были молодыми и задорными! В одиночку, наверное, никто бы не выдержал всех трудностей, но все вместе работали, держались, терпели, даже пели и смеялись, хотя по ночам кто-то плакал от болей втихомолку. Никто не жаловался, никто не роптал, знали: раз нас послали работать, значит – это нужно для страны.

После окончания пединститута вернулась в Троицкое преподавателем математики в родную среднюю школу. Трудилась с полной отдачей сил, вела общественную работу, имею награды и поощрения.

Ноябрь 2003 года 

МЕРКУРЬЕВА Валентина Ивановна

Меркурьева В.И., в девичестве Иванцова, родилась в Калужской области, пос. Борисовка 25 апреля 1938 года, а в паспорте записано 25 июля 1938 года. Документы наши сгорели в доме, когда пришли немцы, сразу же облили дома керосином и зажгли, благо хоть нас выгнали из дома. После войны медицинская комиссия восстанавливала наш возраст. Мы с подружкой Родиной Шурой, она с 1937 года рождения, решили записаться с 1939 года. А выглядеть мне жотелось получше, поэтому за два дня до этого я сама на зингерской машинке сшила себе лифчик и трусы. В свои 15 лет я была высокого роста, подтянутой и аккуратной, поэтому мне год определили верно, только дата и месяц не совпали. Подружка же моя была одета в одном платье, её посчитали моложе меня и определили ей год 1939, она ничем не могла доказать, что она родилась в 1937 году. При достижении позднее пенсионного возраста ей пришлось судиться, чтобы лишние два года не работать.

О том, что немецкая армия вторглась в пределы СССР, было у всех на устах, мы знали, что идут бои где-то далеко от нас. И вдруг: «Немцы идут, немцы идут!» Наш дом стоял в полукилометре от железной дороги Москва-Смоленск, ветка Московско-Киевской железной дороги. В мирное время мы каждый день бегали на станцию смотреть на проходящие поезда дальнего следования. А тут подошёл бронепоезд со свастикой, и сразу же немцы стали обстреливать наш посёлок, по крышам домов будто бы град посыпался. Мама закричала, чтобы  мы  ложились  на  пол,  ниже  окон.  Вскоре  резко открывается

входная дверь и врываются немцы с оружием на взводе, закричали: «Шнель, шнель матка, киндер!» Это было 2 апреля 1942 года. В чём были одеты дома, в том и оказались на улице, а там ещё были небольшие сугробы снега. Один из немцев всё же проявил жалость к нам, вынес из дома мне шубку и ботинки, остальным кое-что. И дом загорелся. Это зрелище врезалось мне в память навсегда: дом весь красный, но не рушился, на окнах пожухли цветы, стали трескаться стёкла, весь дом состоял из красных углей и разом рухнул весь. Вся семья оказалась на улице, вернее мама и дети. Рядом стоял стеной Брянский лес, в котором до войны и после войны мы собирали грибы, малину, землянику, орехи, клюкву, бруснику и чернику. Лес был чистым, ходили босиком. Никогда не было пожаров в нашем лесу.

Моя родина – равнина, посёлки маленькие, 10-15 дворов, и расстояние между ними небольшое. Так, в 1,5 км от нас жила мамина сестра, тётя Фрося Алексеенкова. Она, конечно, видела, как горел наш дом. Тётя Фрося упросила старосту забрать нас к себе, её деревню Белый холм немцы не сожгли, они расселились по домам, жили вместе с хозяевами. Нас у мамы было 5 дочерей: Полина (1923 г.), Елена (1928 г.), Мария (1930 г.), Антонина (1934 г.) и я, Валентина (1938 г.). маму мою звали Фёкла Михайловна, по своей фамилии Новикова. Папа мой, 1901 года рождения, был призван на фронт вместе с моим старшим братом Павлом (1922 г.). брат пережил Ленинградскую блокаду, был несколько раз там ранен, но живой вернулся домой, а погиб случайно в 1967 году от электротока. Папа, Иванцов Иван Петрович, тоже вернулся с войны контуженный, получил ранение на Курско-Орловской дуге. Хотя папа плохо слышал, волочил при ходьбе правую ногу, но всё равно он много трудился физически. Построил первый послевоенный дом, затем обменял его на корову, чтобы было чем кормить детей. Второй дом, построенный папой, стоит и сейчас, в нём живёт моя сестра Елена с семьёй.

Поселились мы у тёти Фроси и началось совместное проживание: нас 6 человек жили на русской печке и казёнке, расположенной за печкой, тётя Фрося с двумя детьми жила в чулане. Квартиру же всю занимали  немцы.  Из скота у нас уцелела тогда одна корова, наша кормилица. А кругом война! Днём пока более-менее спокойно, тихо, а как только свечереет, начинается перестрелка, переходящая в бой. Откуда ни возьмись, появляются наши самолёты с красными звёздами, из подлеска начинают строчить зенитки, появляются немецкие «рамы» со свастикой. Немцы в панике, кричат: «Шнель, шнель!», выгоняют нас в окопы, расположенные рядом с домом. Часто мы прятались в блиндаже, выкопанном недалеко, туда много нас входило. Когда после стрельбы где-то начинается пожар, то немец с фонарём лезет в блиндаж и выгоняет всех, кто способен тушить пожар. Однажды он наступил мне на ноги, было очень больно и я закричала, он посветил фонариком и сказал: «А, киндер!». С мамой в этот момент случился, как я потом поняла, психоз. Она выбежала из блиндажа и начала истерически смеяться, держится за живот и «умирает от смеха», а кругом свистят пули. Кое-как её люди затолкали в блиндаж. В то же время на другом конце села убило женщину, а около нас сильно ранило парня в плечо, даже кости обнажились. Однажды я споткнулась и летела в блиндаж вниз головой, сломала левую руку. Ежедневно были перестрелки, ежедневно мы боялись за свою жизнь и жизнь родных.

В своих воспоминаниях я вернусь к тому дню, когда явились немцы в наше село. Они сожгли не один наш дом, а все дома вокруг и ещё в посёлке Чёрная ни одного дома не оставили. Кстати, в этом селе родилась моя мама. Хотя она была безграмотной женщиной, но её все звали по имени-отчеству за её ум здравый, аналитический, за её умение вести домашнее хозяйство. Мама умела прясть, ткать разными узорами, брала работу в наём. До войны мы жили очень хорошо.

Оккупировав нашу территорию, немцы тут же стали наводить свой порядок: чуть кто против – расстреливали, так погиб мой двоюродный дед Гавриил, застрелили мужа соседки, тёти Нади, за то, что он был калекой с финской войны, значит, не мог работать. Его похоронили рядом с домом, только после войны перехоронили на общем кладбище. Однажды собрали всех стариков и калек помоложе годами, отвели их в наш районный центр г. Бетлицу, заставили вырыть себе яму и всех расстреляли. Среди них был мой дядя Родин Иван, его фамилия  высечена  на  обелиске  вместе  с  именами других погибших. Но и немцам жить спокойно не давали – ночью партизаны выходили из леса в деревню за продуктами, а днём обстреливали немецкие окопы, взрывали поезда. Однажды днём пролетел на небольшой высоте наш советский самолёт в сторону Бетлицы, где была большая железнодорожная станция. Там стояли эшелоны немецкие с ранеными и боеприпасами. Мы наблюдали за самолётом, видим, как из самолёта что-то полилось над железнодорожной станцией, и тут начался кошмар: всё задрожало, засвистело, взрывы один за другим. После взрослые рассказывали, что вагоны с ранеными летели далеко от дороги, что там, где стояли эшелоны, осталось нагромождение лома, камня. Вот такой смелый русский лётчик!

Среди немцев, живших с нами в доме тёти Фроси, один был хороший, разговаривал с мамой жестами и сумел ей объяснить, что у него дома осталось трое детей, что он переживает за них, даже прослезился, и что их Гитлер послал воевать. Он видел, как плохо мы питаемся, и иногда мне, как самой младшей, давал бутерброд – это тоненький ломтик хлеба с маслом, колбасой, сыром и чем-то сладким сверху. Вспоминая своих детей, он брал меня на руки и говорил: «Гут, киндер».

В 1943 году немцы стали угонять в Германию молодежь и трудоспособных взрослых. Во время формирования колонны я каким-то образом оказалась возле бортовой машины, борт откинули, и мне по голове пришёлся сильный удар. Я помню только, что очнулась у тёти Фроси на руках в горизонтальном положении и голову мне перевязывает врач, потом я поняла, что это немецкий передвижной госпиталь. Было ли мне страшно и больно, не помню. Мы колонной двинулись в сторону Германии и в какой-то день (не могу сказать, сколько времени мы шли) налетели самолёты, чьи, не знаю, и начали бомбить. Я получила осколочные ранения в левую ногу и голову, а подружке моей Лиле Бобылевой оторвало два пальца руки и срезало живот, но внутренности не задело. Она в таком состоянии лежала на телеге на спине, не плакала, видимо была в шоке. Мама меня подняла и показала Лильку, до сих пор стоит перед глазами её окровавленный живот и пульсирующие внутренности. Лилю прооперировали в немецком  госпитале.  После  войны  она вышла замуж и родила троих детей. Наша колонна до Германии не добралась, в городе Рославле на границе с Белоруссией нас заключили в концлагерь. Стандартные бараки были переполнены, спали где придётся, из пищи давали эрзац-хлеб из муки с опилками, всегда хотелось есть. Вши ползали по нам целыми колониями несмотря на то, что волосы были острижены наголо, всё равно вся голова была вшивая, а на руках и теле чесотка.

Однажды ночью в полной темноте мы оказались на свободе, толпой бежали в лес. Потом мама нам рассказала, что помог бежать нам полицай из русских, выпустил нас каким-то образом. Это случилось в августе 1943 года. В лесу собрался целый лагерь, все соблюдали строжайший порядок, не шумели. Молодые люди ходили в разведку, по возвращении рассказывали, что видели подбитый танк с погибшим экипажем, убитую девушку, на цепи женщину в яме и другие страсти. Там же шли бои, самолёты сбрасывали бомбы, строчили зенитки, свистели пули. Мы страшно боялись, а тут ещё принесли весть, что немцы будут прочёсывать лес, чтобы уничтожить всех, кто там спасался. Мы все, сёстры, сидели, прижавшись к маме, и вместе плакали, к тому же очень хотелось кушать и пить, но ничего не было. И вот в этом кошмаре выделилась парочка – дед с бабушкой, она держала гармонь почему-то, они друг друга называли по имени-отчеству и с окружающими были приветливы. Так вот они объявили, что у них оказались чьи-то хлеб и сало, поспрашивали, хозяина не нашлось. Тогда они стали делить эту якобы находку на всех. Так мы немного подкрепились, а продукты эти оказались деда с бабкой. Ещё предлагали всем пару валенок, но все решили – пусть их носит дед. Я и сейчас не знаю – или они в этой суматохе всё забывать стали, или имели широкую русскую душу.

Через какое-то время наша разведка донесла, что немцы отступают, и все вышли из леса. Перед нами предстала ужасная картина: на всей территории по пути в наше село Борисовка остались пепелища, повсюду валялись трупы немецких лошадей, подбитая техника, телеги и так далее.

Для нас начиналась новая жизнь с нуля. Папа мой ещё не возвратился, ещё долгих три года он восстанавливал разрушенные районы  Москвы.  Я  пошла  учиться  в  1-й класс  босиком  и в платье, сшитом мамой из брюк старшего брата. До школы было 6 км туда и обратно пешком.

Закончила Бетлицкую среднюю школу на «4» и «5», одна из 30-ти поступавших в Калужское медицинское училище сдала экзамены на «4» и «5». По окончании медучилища в 1958 году получила направление в Красноярский край, где приняли меня заведующей медпунктом научно-опытной станции. Там встретила свою судьбу – Владимира Александровича, 1936 года рождения, он вернулся из армии, его часть стояла в Германии, где прослужил 3 года. Он замечательный человек и художник от Бога. Вырастили двоих сыновей, Владимира и Евгения, помогаем в воспитании 4-х внуков, из них одна внучка.

В своих воспоминаниях я описала только часть от всего, что пришлось пережить за время войны. Я не описала, как три раза нас водили на расстрел, как маму неоднократно вызвали в комендатуру по чьему-то ложному доносу, что её муж и сын якобы не на войне, а в партизанах. И о том, что были предатели и мародёры из своих же односельчан. И так далее, так далее.

5 апреля 2005 года